Александр Введенский – известный русский поэт-авангардист и драматург, родился в Петербурге 23 ноября (6 декабря) 1904 года. Отец, Иван Викторович (1870-1939),, до революции дослужившийся до статского советника, в советское время работал экономистом. Мать, Евгения Ивановна Поволоцкая (1876-1935), дочь генерал-лейтенанта, была известным врачом-гинекологом.
Начав учёбу в кадетском корпусе в 1914, Введенский в 1917 был переведён по настоянию матери в Петербургскую гимназий им. Л. Лентовской, которую закончил в 1921 году. В этой же гимназии учились его младший брат и ставшие его пожизненными друзьями Л.С. Липавский и Я.С. Друскин, а также будущая гражданская жена Тамара Александровна Мейер.
Через много лет в очерке «Чинари» ( Аврора, 1989. № 6) Друскин напишет: «Из всех наших учителей, школьных и университетских, наибольшее влияние на Введенского, Липавского и меня оказал наш школьный преподаватель русского языка и литературы. Появился он у нас в гимназии, когда я был, кажется, в пятом классе. Он поразил нас на первом же уроке. Задав тему для письменной работы в классе, Леонид Владимирович Георг вместо того, чтобы сесть за стол и молчать, не мешая нам писать заданное сочинение, весь урок ходил по классу и рассказывал самые разнообразные и интересные истории, события и случаи из своей собственной жизни... ...Он учил нас не только правильно писать, но и понимать, чувствовать и любить русский язык... Его суждения не только о литературе, но и по самым различным вопросам из жизни и даже философии были всегда оригинальны, интересны и неожиданны: например, утром он мог сказать одно, а после уроков - противоположное тому, что сказал утром, причем оба суждения - тезис и антитезис - разрешались не в софистическом, порожденном преимущественно логикой, синтезе, а как-то удивительно дополняли друг друга, создавая какое-то особенное настроение, строй души. Он практически учил нас диалектике...».
Любопытно, что этот преподаватель дал следующую характеристику Введенскому: «Несколько скоростен в суждениях, но убеждению вполне доступен. Характера неровного, быстро остывает к своим увлечениям. Вкусы гуманитарные. Характера твёрдого нет»; преподаватель математики П. Ю. Германович – «Гастролёр. Верхогляд. Мог бы работать много лучше. Способен. Дома ничего не делает».
В упомянутом очерке «Чинари» Друскин упоминает о гимназическом объединении троих поэтов: Владимира Алексеева (сына преподавателя С.А. Алексеева-Аскольдова), Липавского и Введенского, которые в 1917 или 1918 году написали дружеский шарж на футуристов, уже будучи знакомы со стихами Хлебникова, Д. Бурлюка, Крученых и других. В 1921 году они же послали свои стихи Александру Блоку, которому, судя по его пометкам, стихи не понравились, хотя выделил стихи Алексеева.
Окончив гимназию, Введенский поступил в 1921 году на юридический факультет университета, но вскоре перевелся на восточный факультет, чтобы учиться вместе с Т. А. Мейер, ставшей его гражданской женой до 1930 года. Через три года она была отчислена из университета за «отказ помогать сведениями ГПУ». Вслед за ней из университета уходит и Введенский. Правда, последние два факта пока не подтверждены документами.
Почти год (до октября 1922 года) Введенски, й работает конторщиком и затем счетоводом строительстве первой электростанции петроградского плана ГОЭЛРО «Уткина заводь», управляющим делами строительства которой был его отец И.В. Введенский.
В 1921 году в Петрограде открылся Музей художественной культуры (МХК), на основе которого в 1923 году был создан ГИНХУК (Государственный институте художественной культуры). Руководителем обоих учреждений был известный художник-авангардист К. С. Малевич. Введенский зиму 1922 года и весну 1923 года в отделе фонологии ГИНХУКа вместе с режиссёром Игорем Терентьевым разрабатывает заумные «ряды слов», соотнося их с той или иной живописной вещью. Кроме ГИНХУКа выстраиванием «заумных рядов» занимался также Александр Туфанов, создавший в марте 1925 года «Орден Заумников DSO». В это же время Введенский знакомится с классиком футуризмаАлексеем Кручёных, а также с поэтами М. Кузминым и Н. Клюевым и за короткое время окунается в самую гущу событий, связанных с утверждением новейших направлений революционного искусства и приобретает некоторую известность в литературных кругах. Так в статье «Футуризм", подписанной инициалами "Г.К.", в журнале «Жизнь искусства" за 1923 год, N 27, её автор, ознакомившись с о стихами А. Введенского, пишет: «Футуризм не нуждается ни в "Домах Искусства" <…> не нуждается он и в политике Наркомпроса, - ибо не боится никаких нэп`ов <…> и живет там, впереди, в будущем; и творит свое свободное искусство. - Какое ему дело до настоящего!».14 ноября 1924 года Введенский был принят в Союз поэтов, считая себя футуристом.
Обратимся вновь к очерку Я. Друскина "Чинари": «В 1922-1923 годах Введенский почти каждый день приходил ко мне - и мы вместе шли к Липавскому или они оба приходили ко мне. <…> Весной или летом 1925 года Введенский однажды сказал мне: «Молодые поэты приглашают меня прослушать их. Пойдем вместе». Чтение стихов происходило на Васильевском острове на квартире поэта Евгения Вигилянского. Из всех Введенский выделил Даниила Хармса. Домой мы возвращались уже втроем, с Хармсом. Так он вошел в наше объединение. Неожиданно он оказался настолько близким нам, что ему не надо было перестраиваться, как будто он уже давно был с нами».
Эта встреча положила начало новому дружескому и творческому союзу. Введенский, вспомнив созданный им в 1922 году неологизм «чинарь» (от слова «чин» в смысле «духовного ранга»), предложил Хармсу провозгласить особую школу чинарей. Как вспоминал Я. Друскин: «С 1925 до 1926 или 1927 года Введенский подписывал свои стихи: "Чинарь авто-ритет бессмыслицы", Даниил Иванович Хармс называл себя "чинарем-взиральником». В одной из записных книжек Хармс упоминает Леонида Савельевича Липавского как теоретика "чинарей". К "чинарям" принадлежал также и поэт Николай Макарович Олейников" и сам автор упомянутых воспоминаний Яков Друскин.
В ходе творческих поисков «чинари» пытаются создать свой театр «Радикс», где надеялись экспериментировать, соединяя драматический текст, живопись, цирк и танец, и осенью 1926 года приступили к репетициям пьесы «Моя мама вся в часах», составленной из произведений Хармса и Введенского. Однако вскоре над ГИНХУКом, где проходили репетиции, нависла угроза закрытия и работа над спектаклем остановилась. Тем не менее «чинари» и близкие им по духу поэты тогда ещё старались держаться вместе. Вместе с Хармсом Введенский принимает участие в деятельности авангардной литературно-театральной группы, получившей в конце 1927 года окончательное название ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства). Членами ОБЭРИУ помимо Введенского и Хармса, были К. Вагинов, Н. Заболоцкий, И. Бахтерев, Ю. Владимиров и прозаик Б. Левин; в киносекцию входили А. Разумовский и К. Минц. Группа стала одной творческих секций ленинградского Дома печати (по предложению его директора Н.П. Баскакова), а в «Афишах» Дома печати N 2 за 1928 год был появился её манифест.
В нём, в частности, сообщалось: «Мы еще не до конца поняли ту бесспорную истину, что пролетариат в области искусства не может удовлетвориться художественным методом старых школ, что его художественные принципы идут гораздо глубже и подрывают старое искусство до самых корней. <…> Нам не понятно, почему т. н. левое искусство, имеющее за своей спиной немало заслуг и достижений, расценивается, как безнадежный отброс и еще хуже,— как шарлатанство».
Далее в отношении поэзии в манифесте утверждалось; «Мы — творцы не только нового поэтического языка, но и созидатели нового ощущения жизни и ее предметов. <…> И мир, замусоренный языками множества глупцов, запутанный в тину «переживаний» и «эмоций», — ныне возрождается во всей чистоте своих конкретных мужественных форм. Кто-то и посейчас величает нас «заумниками». Трудно решить, — что это такое — сплошное недоразумение, или безысходное непонимание основ словесного творчества? Нет школы более враждебной нам чем заумь. Люди реальные и конкретные до мозга костей, мы — первые враги тех, кто холостит слово и превращает его в бессильного и бессмысленного ублюдка. В своем творчестве мы расширяем и углубляем смысл предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства. В поэзии — столкновение словесных смыслов выражает этот предмет с точностью механики».
В манифесте отмечалась и особенность творчества её отдельных членов, в частности, Введенского: «А. Введенский (крайняя левая нашего объединения), разбрасывает предмет на части, но от этого предмет не теряет своей конкретности. Введенский разбрасывает действие на куски, но действие не теряет своей творческой закономерности. Если расшифровать до конца, то получается в результате— видимость бессмыслицы. Почему — видимость? Потому что очевидной бессмыслицей будет заумное слово, а его в творчестве Введенского нет. Нужно быть побольше любопытным и не полениться рассмотреть столкновение словесных смыслов. Поэзия не манная каша, которую глотают, не жуя, и о которой тотчас забывают».
Примыкавший к обэриутам Н. Заболоцкий в открытом письме «Мои возражения А.И. Введенскому, авторитету бессмыслицы», датированном 20 сентября 1926 года пытался осмыслить поэзию Введенского: «Каждое слово, взятое отдельно, является носителем определенного смысла <…> Смысл и есть наличие этих представлений. Дыр бул щыл»- слова порядка зауми, они смысла не имеют. Вы, поэт, употребляете слова смыслового порядка, поэтому центр спора о бессмыслице должен быть перенесен в плоскость сцепления этих слов, того сцепления, которое должно покрываться термином бессмыслица. Очевидно, при таком положении дела самый термин "бессмыслица" приобретает несколько иное, своеобразное значение. Бессмыслица не от того, что слова сами по себе не имеют смысла, а бессмыслица от того, что чисто смысловые слова поставлены в необычайную связь - алогического характера. <…> Говоря формально - это есть линия метафоры <…> В основе возникновения метафоры лежит чисто смысловая ассоциация по смежности. Но старая метафора легко стерлась - и акмеистическая, и футуристическая. Обновление метафоры могло идти лишь за счет расширения ассоциативного круга - эту-то работу Вы и проделываете, поэт, с той только разницей, что Вы материализуете свою метафору, т.е. из категории средства Вы ее переводите в некоторую самоценную категорию. Ваша метафора не имеет ног, чтобы стоять на земле, она делается вымыслом, легендой, откровением».
Введенский не играл в ОБЭРИУ такой организаторской роли как Хармс, хотя иногда выступал на вечерах обэриутов в качестве ведущего. Первый из обэриутских вечеров под названием «Три левых часа» состоялся 24 января 1928 года в Доме печати на Фонтанке. Вечер открыл Заболоцкий. Потом зрители увидели постановку пьесы Хармса «Елизавета Бам». На том вечере Введенский прочитал «Начало поэмы». Он призывал:
|
верьте верьте ватошной смерти верьте папским парусам дни и ночи холод пастбищ голос шашек птичий срам ходит в гости тьма коленей летний штык тягучий ад гром гляди каспийский пашет хоры резвые посмешищ небо грозное кидает взоры птичьи на Кронштадт |
Журналисты восприняли этот вечер обэриутов как скандал. Произошло, утверждала в «Красной газете» некто Л. Лесная, «нечто непечатное». Насколько развязны были Обериуты <…> настолько фривольна была и публика. Свист, шипенье, выкрики, вольные обмены мнений с выступающими» («Красная газета», 1928, № 24). Похоже «столкновение словесных смыслов», провозглашённое в манифесте ОБЭРИУ, не воспринималось публикой.
В конце 1927 года Самуил Маршак, Николай Олейников и Борис Житков приглашают членов ОБЭРИУ к работе в детской редакции ленинградского Госиздата, где с конца 1928 года стал выходить для школьников журнал «Еж» («Ежемесячный журнал»), а позже для младшего возраста - «Чиж» («Чрезвычайно интересный журнал»). Введенский напишет и выпустит в дальнейшем до 1940 года несколько десятков детских книжек (стихи, рассказы, переводы некоторых сказок братьев Гримм и др.). А так как из «взрослых» текстов ему удалось напечатать за несколько лет лишь 2 небольших стихотворных отрывка, то детская литература стала для него единственным источником средств к существованию. Произведения Введенского для детей пользовались популярностью, хотя и уступали в непосредственности хармсовским, а их качество иногда страдало от спешки написания ради заработка. Тем не менее его детские книжки неоднократно издавались с немалыми тиражами. В качестве образцов популярных детских стихотворений Введенского могут быть приведены «Черный кот» и «Загадка».
Черный кот
Дождь идет,
Потоки льются,
Черный кот
Глядит на блюдце.
В блюдце
Нету молока,
Смотрит кот на облака:
Хоть бы раз
Полил нарочно
С неба в блюдце
Дождь молочный!
Загадка
Этот маленький ребёнок
Спит без простынь и пелёнок,
Под коричневые yшки
Не кладyт емy подушки.
У него четыре ножки,
Он гуляет без пальто,
Он калоши и сапожки
Не наденет ни за что.
Не сошьют емy рубашки,
Не сошьют емy штанов,
Не дадyт емy фуражки,
Не спекyт емy блинов.
Он сказать не может: «Мама,
Есть хочy». А потомy
Целый день мычит yпрямо:
«Мy-y».
___________________
Это вовсе не ребёнок-
Это маленький …(телёнок).
В 20-е годы детские книги выходили в детских редакциях как государственных, так и частных издательств. Со 2 по 6 февраля 1931 г. в Москве по инициативе Наркомпроса РСФСР состоялась Всероссийская конференция по детской литературе, на которой обсуждались задачи дальнейшего развития детской литературы. В период дискуссии о детской литературы подверглись жестокой критике К.Чуковский, С.Маршак и ряд других писателей, а также молодые поэты-обэриуты ленинградского Госиздата, стихи которых «для взрослых» вызывали всё большие нападки в печати. Одним из образцов такой «взрослой» поэзии являлось стихотворение А. Введенского «Я выхожу из кабака»:
Я выхожу из кабака
там мёртвый труп везут пока
то труп жены моей родной
вон там за гробовой стеной
я горько плачу страшно злюсь
о гроб главою колочусь
и вынимаю потроха
чтоб показать что в них уха.
Возможно, что начало этого жутковатого стихотворения вызвано развалом гражданского брака Введенского и Тамары Александровны Мейер. Начало разрыва описано в книге А.А. Кобринского «Даниил Хармс»: «В конце 1928-го — начале 1929 года у Хармса возникло несколько романов, в частности — с Тамарой Мейер, гражданской женой Введенского». В 1932 г. Тамара Мейер выходит замуж за Леонида Липавского, философа, которого считают теоретиком обэриутов, а Введенский с 1930 по 1936 год был женат на Анне Семёновне Ивантер.
Но вернёмся к поэзии обэриутов. Особенно досталось им за выступление весной 1930 года в общежитии Ленинградского университета. Уже на следующий день после проведённой обэриутами встречи со студентами в газете «Смена» от 9 апреля 1930 появилась статья, в которой давалась следующая оценка поэзии обэриутов: «Они ненавидят борьбу, которую ведёт пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглёрство – это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага».
Но Введенский не внял грозной критике и в сентябре 1931 года написал поэму «Кругом возможно Бог». Друскин назвал её «эсхатологической мистерией» и заметил: «Поэтика больших вещей Введенского – эсхатологична, и почти в каждой – Бог. Это связано с ощущением непрочности своего положения и места в мире природы Эта непрочность не политическая или социальная, а онтологическая: на всеобщих развалинах и обломках. Но мы не делали поверхностных нигилистических выводов. Каждый из нас по-своему искал и знал, что есть трансцендентное – Бог».
Разумеется такая поэзия входила в противоречие с идеологией социалистического строительства. В декабре 1931 года Введенский, Хармс и некоторые другие сотрудники детской редакции ленинградского Госиздата были арестованы.
Их обвинили в организации антисоветской нелегальной группировки литераторов. Более трёх месяцев длилось следствие. В результате Введенскому и Хармсу была назначена ссылка, которую они отбывали в Курске, но уже в январе 1933 г. возвращаются в Ленинград. Не исключено, что не очень тяжёлое наказание было связано с поездкой отца Хармса, бывшего народовольца И.П.Ювачева, к известному революционеру Николаю Николаевичу Морозову, сидевшему вместе с ним в тюрьме, с просьбой заступиться за сына.
Вероятно, именно в ссылке Введенский пишет то, что позже было условно названо «Серой тетрадью": размышления о времени, смерти, последнем смысле слов и предметов. В ней, в частности, отмечалось: «Все, что я здесь пытаюсь написать о времени, является, строго говоря, неверным. Причин этому две. 1) Всякий человек, который хоть сколько-нибудь не понял время, а только не понявший хотя бы немного понял его, должен перестать понимать и все существующее. 2) Наша человеческая логика и наш язык не соответствуют времени ни в каком, ни в элементарном, ни в сложном его понимании. Наша логика и наш язык скользят по поверхности времени».
К 1933-1934 относятся «Разговоры» Леонида Липавского - фиксация бесед, происходивших в узком кругу (Хармс, Введенский, Друскин, Липавский, Н.Заболоцкий, Н.Олейников, Д.Михайлов в разных сочетаниях), сопровождаемые замечаниями автора. Записанные Липавским высказывания Введенского вполне соотносятся с вышепрведенными отрывками из «Серой тетради»: «Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я провел как бы поэтическую критику разума - более основательную, чем та, отвлеченная. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. <…> И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система связей или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то значит разум не понимает мира».
Как отмечает А.Герасимова в статье об Александре Введенском ( Введенский А. Всё / Сост. А. Герасимова.— М.: ОГИ, 2010.— 736 с.): «Одновременно с этой напряженной внутренней работой Введенский продолжает вести тот же, что и до ареста, рассеянный образ жизни, о котором любят вспоминать мемуаристы, противопоставляя «игрока» и «гуляку» Введенского сдержанному и сосредоточенному Хармсу. Не без самоиронии пишет об этом Липавский в тех же «Разговорах»: «А.В. купил пол-литра водки; он отпил половину, так как хотел пойти еще на вечер....Неторопливость дает счастье только как пауза. И мне кажется часто, что счастье невозможно без торопливости и суеты, без власти и влечений. И тогда человек, снующий ночью по улице, высматривающий себе на несколько часов проститутку, кажется мне сравнительно счастливым. И кажется мне, такой должна была быть и моя судьба, от которой я неправильно уклонился. Конечно, это отчасти мрачное счастье. Однако А. В., предчувствующий сейчас неожиданности, сидя на диване рядом с малознакомой женщиной, ощущая в желудке водку, смешанную с вином, живет сейчас как игрок, живет интереснее в данный момент и счастливее нас».
В 1934 году Введенский становится членом Союза писателей. Вскоре он начинает оседлую жизнь: будучи в 1936 году проездом в Харькове знакомится с 23-летней секретаршей Галиной Борисовной Викторовой, у которой на руках был полуторагодовалый сын Боря, и через некоторое время женится на ней и переезжает в Харьков. В 1937 году у них родился сын Петр.
Об этом периоде жизни Введенского М. Мейлах пишет: «В 1938 году Введенский жаловался Т. Липавской, что лишен в Харькове какого бы то ни было близкого ему круга общения - единственным его другом там был художник Шавыкин. Его жизнь в Харькове, по словам вдовы поэта, Г.Б. Викторовой, была замкнута семьей, к которой он был очень привязан, а за ее пределами несколькими знакомыми жены и кругом преферансистов, с которыми он играл.
Литературные дела Введенского в это время шли не лучшим образом, хотя в 1937 году у него вышла книга прозы «О девочке Маше, о собаке Петушке и о кошке Ниточке». Но в журнале «Детская литература» она подверглась критике. Введенского перестали издавать и он оказался на грани голода. В этот раз Введенского выручила дочь видного революционера – Лидия Кон. Она всё сделала, чтобы в 1940 году Детиздат выпустил томик поэта со стандартным названием «Стихи», включив в него лучшие поэмы обэриута – «Кто?» и «Щенок и котёнок».
Одновременно с подготовкой избранного для Детиздата Введенский сочинил для кукольного театра Сергея Образцова пьесу «Концерт-варьете», которая была последним . отклонена. Через много десятилетий стало известно, что свой самый знаменитый спектакль «Необыкновенный концерт» Образцов поставил, отталкиваясь от пьесы Введенского.
Жуткая нищета, проблемы с издательствами, усилили в творчестве Введенского эсхатологические мотивы, хотя поэт всегда к смерти относился достаточно спокойно. За год до войны он пишет одно из лучших своих стихотворений «Элегия», которое в своё время произвело исключительное впечатление на Анну Ахматову и Эмму Герштейн, обычно не испытывавших интереса к левому искусству. Герштейн позже призналась в своих мемуарах, что когда она впервые в 1940 году услышала эти стихи из уст своего старого друга Николая Харджиева, то «была совершенно потрясена беспощадным и пронзительным воплощением в слове нашего трагического времени».
Элегия
Так сочинилась мной элегия
о том, как ехал на телеге я.
Осматривая гор вершины,
их бесконечные аршины,
вином налитые кувшины,
весь мир, как снег, прекрасный,
я видел горные потоки,
я видел бури взор жестокий,
и ветер мирный и высокий,
и смерти час напрасный.
Вот воин, плавая навагой,
наполнен важною отвагой,
с морской волнующейся влагой
вступает в бой неравный.
Вот конь в могучие ладони
кладет огонь лихой погони,
и пляшут сумрачные кони
в руке травы державной.
Где лес глядит в полей просторы,
в ночей неслышные уборы,
а мы глядим в окно без шторы
на свет звезды бездушной,
в пустом сомненье сердце прячем,
а в ночь не спим томимся плачем,
мы ничего почти не значим,
мы жизни ждем послушной.
Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем кто как зола остыли,
милей орла гвоздика.
Я с завистью гляжу на зверя,
ни мыслям, ни делам не веря,
умов произошла потеря,
бороться нет причины.
Мы все воспримем как паденье,
и день и тень и сновиденье,
и даже музыки гуденье
не избежит пучины.
В морском прибое беспокойном,
в песке пустынном и нестройном
и в женском теле непристойном
отрады не нашли мы.
Беспечную забыли трезвость,
воспели смерть, воспели мерзость,
воспоминанье мним как дерзость,
за то мы и палимы.
Летят божественные птицы,
их развеваются косицы,
халаты их блестят как спицы,
в полете нет пощады.
Они отсчитывают время,
Они испытывают бремя,
пускай бренчит пустое стремя -
сходить с ума не надо.
Пусть мчится в путь ручей хрустальный,
пусть рысью конь спешит зеркальный,
вдыхая воздух музыкальный -
вдыхаешь ты и тленье.
Возница хилый и сварливый,
в последний час зари сонливой,
гони, гони возок ленивый -
лети без промедленья.
Не плещут лебеди крылами
над пиршественными столами,
совместно с медными орлами
в рог не трубят победный.
Исчезнувшее вдохновенье
теперь приходит на мгновенье,
на смерть, на смерть держи равненье
певец и всадник бедный.
В мае–июне 1941 года Введенский пишет ещё одно стихотворение, которое по сути стало его реквиемом. Друскин дал этому стихотворению название «Где. Когда».
В конце сентября 1941 года немцы подступили к Харькову. Накануне Введенский отправлял в эвакуацию свою семью. Придя на вокзал и увидев переполненные вагоны, он перед самым отходом состава вытащил жену с детьми на перрон. Это не осталось незамеченным. Введенского заподозрили в желании дождаться прихода немцев и утром следующего дня подвергли превентивному аресту.
В биографической записке о Введенском Б.А. Викторов, старший сын последней жены Г.Б. Викторовой, пишет: "27 сентября 1941 года, ранним утром, почти ночью, как и полагается в таких случаях, пришли эти ребята. Александр Иванович, дети и обе женщины (жена и теща) встретили их удивительно по-деловому и спокойно, будто давно ждали. Не было слез. Было полное молчание (отец и дядя Галины Борисовны в свое время уже были "забраны"). В неестественной тишине был сделан обыск, на пол вывалены рукописи и письма. Что и в каком объеме они взяли с собой, неизвестно. Что-то наверняка унесли, наверное, и рукописи, и письма. Например, сохранилось только одно письмо Хармса к Введенскому в Харьков, а могло быть, за пять лет жизни Александра Ивановича в Харькове, и больше. На прощанье он подошел к каждому, поцеловал. Сохранилась записка Александра Ивановича из заключения, написанная тупым карандашом:
«Милые, дорогие, любимые. Сегодня нас увозят из города. Люблю всех и крепко целую. Надеюсь, что все будет хорошо, и мы скоро увидимся. Целую всех крепко, крепко, а особенно Галочку и Наталочку.
Не забывайте меня.Саша»
В связи с подходом немецких войск к Харькову, Введенский был этапирован в эшелоне в Казань, где в пути 19 декабря 1941 года скончался от плеврита. Его тело было доставлено в морг Казанской психиатрической больницы. Точное место захоронения неизвестно. Реабилитирован 30 марта 1964 года.
Ниже указаны основные публикации произведений Александра Введенского, а также библиография некоторых литературоведческих работ.
Введенский А. Полное собрание сочинений: В 2-х т. / Вступ. ст., подг. текста и примеч. М. Мейлаха. Ann Arbor: Ardis, 1980/1984.
Введенский А. Полное собрание произведений: В 2-х т. / Вступ. ст., примеч. М. Мейлаха; сост., подг. текста М. Мейлаха и В. Эрля. М.: Гилея, 1993..
Введенский А. Всё / Сост. А. Герасимова.—М.: ОГИ, 2010.— 736 с.
Александр Введенский и русский авангард: Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения А. Введенского / Под ред.А. Кобринского. СПб.: ИПЦ СПГУТД, 2004.
Друскин Я.С.Дневники. Составление подготовка текста, примечания Л.С.Друскиной. СПб.: Академический проект. 1999.
Друскин Я.С.Лестница Иакова. Эссе, трактаты, письма. Составление, подготовка текста, вступительная статья Л.С.Друскиной. СПб. Академический проект.2004.
Липавский Л.Исследование ужаса / Редактор-составитель, автор примечаний и послесловия В. Н. Сажин / Художественное оформление А.Бондаренко.— Изд-во «Ad Marginem», серия «Спутник».— 2005.— 448 с.
Поэт Александр Введенский. Сборник материалов / Сост., общ. ред. К. Ичин и С. Кудрявцева. Белград; М.: Гилея, 2006.
Казак В. Лексикон русской литературы XX века= Lexikon der russischen Literatur ab 1917/ [пер. снем.].—М.: РИК «Культура», 1996.— XVIII, 491, [1] с.
Валиева Ю. М. Игра в бессмыслицу: поэтический мир Александра Введенского.— СПб.: Дмитрий Буланин, 2007.— 280с.
Шубинский, Валерий Игоревич.Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру [Текст] : [18+] / Валерий Шубинский. - Москва : Изд-во АСТ, Corpus, 2015. - 569, [2] с., , [16] л.
Ичин Корнелия. "Бескрылый Эрос" поэзии Александра введенского // Новое Литературное обозрение.— 2011.—№ 108.
Костер.Л.: Ленинградский союз поэтов, 1927. 110, [2] с. 8 (Среди авторов сборника: К.Вагинов, А. Введенский, Н.Клюев, М. Кузмин)
http //zerkalo-litar.com (Зорислав Паункович)
БЕСЕДА С ВЛАДИМИРОМ ГЛОЦЕРОМ
Об Александре Введенском был снят документальный фильм "Кругом, возможно, Бог".
Исполнитель: Громов А.Д. — Гл. специалист Отдела координации оцифровки и взаимодействия с экспертными советами (ОКОВЭС)