Валерий Яковлевич Брюсов — один из родоначальников поэзии символизма в России, писатель, переводчик, литературовед. Родился 1(13) декабря 1873 года в Москве в зажиточной купеческой семье. Его предки имели слабость к сочинительству. Дед поэта со стороны матери, Александр Яковлевич Бакулин, был купцом и поэтом-баснописцем, издавшим в 1864 году 34- страничный сборник "Басни провинциала". В его архиве были также романы, поэмы, лирические стихи. Фамилией деда через много лет знаменитый внук будет подписывать некоторые свои произведения.
Отец Валерия Яковлевича – Яков Кузьмич Брюсов, купец и тоже поэт-любитель, печатался в небольших изданиях, сочувствовал идеям революционеров-народников, а среди его знакомых был ряд выдающихся лиц, таких как будущий «шлиссельбуржец» Н. Морозов.
В 1872 году он женится на Матрене Александровне, дочери Александра Яковлевича Бакулина, которая из Ельца «приехала в Москву, сняла с шеи крест, остригла волосы, поступила на службу, повела знакомство с молодежью, стремившейся, как она сама, к образованию». (Валерий Брюсов. Избранные стихи. М.; Л.: Academia, 1933).
Родители Валерия Брюсова были убежденными атеистами и материалистами и запрещали детям чтение религиозной литературы. Так как чтение любой другой литературы не контролировалось, Валерий Брюсов, благодаря хорошей семейной библиотеке, читает всё подряд: от стихов Некрасова, Надсона, произведений Ж. Верна, М. Рида, Ф. Купера до бульварных романов.
С 1885 года в одиннадцатилетнем возрасте Брюсов начал обучение в частной классической гимназии Ф. И. Креймана. Вначале молодому Брюсову пришлось терпеть не только насмешки, но и побои одноклассников, так как после домашнего воспитания он не был приспособлен к мужскому обществу и не умел ни драться, ни ругаться и с трудом привыкал к существующим в гимназии порядкам. Однако позже он завоевал расположение некоторых товарищей своим умом и умением интересно и с увлечением пересказывать содержание прочитанных им книг.
«В пятом классе я приобрел даже некоторое значение среди учеников, хотя еще очень многие продолжали смотреть на меня как на чудака. Но все стали взрослее и не могли не замечать превосходства моего в знаниях. Я знал многое, о чем другие смутно слыхали: я прочел немало книг по астрономии, которой одно время увлекался, читал Бокля, читал Курциуса историю Греции, Гервинуса о Шекспире, Лессинга «Гамбургская драматургия». (Валерий Брюсов. Из моей жизни. Моя юность. Памяти. М.: Изд-во М. и С.Сабашниковых, 1927.)
За издание рукописной газеты «Листок V класса», в которой ожесточённо нападал на порядки в гимназии, Брюсов в 1889 году был уволен из гимназии Ф. И. Креймана, а осенью 1890 года держал экзамены в VI класс московской классической гимназии Л. И. Поливанова. С этого же времени Брюсов начинает регулярно вести дневник, на обложке которого написал: «Моя жизнь. Материалы для моей автобиографии».
«Поступив в гимназию Поливанова, я скоро увидал, что мне не хватает знакомства с русскими романами. Дух, господствовавший в гимназии, делал то, что их знали все. Я — с претензией на умственное превосходство — должен был скрывать свое незнание. Я бросился поспешно ознакамливаться со всеми нашими романами. Я читал быстро, по несколько романов в неделю, так сказать, «начерно», чтобы только ознакомиться с сюжетами и именами действующих лиц. В том году я прочел всего Тургенева, Л. Толстого, Достоевского, Писемского, Лескова, Островского, Гончарова, которых в будущем мне пришлось перечитать всех снова, и истинное влияние некоторых из них — особенно Достоевского относится уже к тому, вторичному чтению, много лет спустя, на Кавказе». (Валерий Брюсов. Из моей жизни. Моя юность. Памяти. М.: Изд-во М. и С.Сабашниковых, 1927.).
«После юбилейного 1887 года сочинения Пушкина были в моей личной библиотеке, но действительно понял его и действительно принял его в душу я не ранее, как в 1890 году. В этом тоже сказалось влияние самого Поливанова, который как известно, был прекрасный знаток Пушкина и умел раскрывать перед своими учениками всю красоту и всю глубину его созданий». (Автобиография // Русская литература XX века 1890-1910. Под ред. С. А. Венгерова. Т. 1 М.: Мир, 1914. С. 107).
«Между тем в литературе прошел слух о французских символистах. Я читал о Верлене у Мережковского же («О причинах упадка»), потом еще в мелких статьях. Наконец, появилось «Entartung» Нордау, а у нас статья З. Венгеровой в «Вестнике Европы». Я пошел в книжный магазин и купил себе Верлена, Малларме, А. Рембо и несколько драм Метерлинка. То было целое откровение для меня» (Валерий Брюсов. Из моей жизни. Моя юность. Памяти. М.: Изд-во М. и С.Сабашниковых, 1927. С. 76).
О большой умственной работе поэта в это время свидетельствуют следующие фрагменты из его дневника: « Сегодня я писал «Юлия Цезаря», изучал итальянский язык, разрабатывал «Помпея Великого»…, читал Грота и Паскаля, разбирал Козлова и отдыхал на любимом Спинозе… Вечером читал по-французски…». (Брюсов В. Я. Дневники. М.: Изд-во М. и С. Сабашниковых, 1927. С. 5—9).
В 1893 году Брюсов заканчивает обучение в гимназии и поступает на филологический факультет Московского университета, а в 1895 году переводится на исторический факультет. Ещё в начале пребывания в университете Брюсов пишет комедию «Дачные страсти», которую однако цензор не пропустил, так как «Изображая грязноватые любовные похождения на даче, автор, видимо незнакомый с условиями и приличиями сцены, придал своей пьесе крайне непристойный, а местами и циничный характер». (Боцяновский В. Дачные страсти. Комедия В. Брюсова // Красная газета. Веч. вып. 1926. № 16. 17 янв.). Здесь надо вернуться на некоторое время назад, чтобы понять повышенный интерес Брюсова к сексуальной тематике в данной пьесе и в дальнейшем его творчестве.
«С раннего детства соблазняли меня сладострастные мечтания. Чтение французских романов от Дюма-отца и сына до Монтепена и Террайля дало им обширную пищу. Я стал мечтать об одном — о близости с женщиной. Это стало моей idée fixe. Это стало моим единственным желанием. <…> Само собой разумеется, что я уже влюблялся. <…> Странно смешивалось ребячество с юношеством! <…> Мое сердце алкало любить. Хотя по убеждениям я был материалист, упивался «Философией Любви» Шопенгауэра и вполне ценил Писарева.» (Валерий Брюсов. Из моей жизни. Моя юность. Памяти. М.: Изд-во М. и С.Сабашниковых, 1927. С. 12, 36– 43).
Надо отметить и соответствующее влияние на психику Брюсова расположение дома, где жило семейство Брюсовых: со двора он примыкал к Драчёвке - одному из самых развратных районов дореволюционной Москвы, где было большое количество заведений с красными фонарями.
«Я ужасался — как могут они спокойно жить в таком омуте? Но я никогда не говорил об этом с Брюсовым». (Станюкович В. К. Воспоминания о В. Я. Брюсове <Письма В. Я. Брюсова к Станюковичу> // Валерий Брюсов. Литературное наследство. Т. 85. М., 1976.)
В гимназические годы у Брюсова было несколько любовных увлечений, одно из которых с Ниной Кариной (настоящее имя — Елена Андреевна Краскова) закончилось драматически: она неожиданно умерла от чёрной оспы. Её смерть стала потрясением для юноши: «Она унесла с собою все. Она была одна, которая знала меня, которая знала мои тайны. А каково перед всеми играть только роль! Всегда быть одному. Я ведь один…». (Брюсов В. Я. Дневники. М.: Изд-во М. и С. Сабашниковых, 1927.)
Через много лет Брюсов напишет венок сонетов «Роковой ряд», в котором поэт вспоминает о женщинах, возбудивших его любовные чувства. Опубликован венок сонетов был только после смерти Брюсова в издании В. Я. Брюсов Собрание сочинений в семи томах. — М.: Художественная литература, 1973. — Т. 2. Стихотворения 1909—1917. — С. 207—310.
«Помню Брюсова того времени — длинного, тонкого, слегка сутулого, с резко черными и жесткими волосами бровей, усов и головы. Он носил маленькую бородку. Его движения и жесты были порывисты и угловаты. И по-прежнему он не умел смеяться. Думая, он имел привычку проводить рукою по лбу. Речь его была неясна, он сильно картавил и словно выбрасывал слова изо рта. Он был уже «начинающим автором». Его одноактная пьеса «Проза» шла в Немецком клубе 30 ноября 1893 г. В ней было два действующих лица: «он» и «она», причем «его» играл автор». (Станюкович В. К. Воспоминания о В. Я. Брюсове <Письма В. Я. Брюсова к Станюковичу> // Валерий Брюсов. Литературное наследство. Т. 85. М., 1976. С. 728).
В своё время ещё до окончания гимназии, Брюсов принял окончательное решение о своём литературном будущем: «Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало! Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду я!» (Брюсов В. Я. Дневники. М.: Изд-во М. и С. Сабашниковых, 1927. С. 12, 13).
Увлечённый французскими поэтами-символистами Верленом, Малларме и Бодлером, Валерий Брюсов пишет драму «Декаденты» («Конец столетия», 1893) и издаёт перевод стихов Поля Верлена «Романсы без слов», который, однако, прошёл почти не замеченным.
В 1894-95-м годах Валерий Брюсов издает за свой счёт (под псевдонимом Валерий Маслов) три небольших сборника «Русские символисты», в которых были представлены образцы новой, символистской поэзии. По мысли Брюсова, символизм должен стать «поэзией оттенков», выражающей «тонкие, едва уловимые настроения». В упомянутых сборниках, кроме переводных стихов, были представлены оригинальные стихи русских последователей символизма: Брюсова (под своим именем и под псевдонимами В. Даров, А. Бронин, К. Созонтов, З. Фукс, а также А. Миропольского (А.А. Ланг), Н. Новича (Н.Н. Бахтин), Э. Мартова (А.Э. Бугон), Г. Заронима (А.В. Гиппиус) и В. Хрисонопуло.
«Русские Символисты» <…> вызвали совершенно несоответствующий им шум в печати. Посыпались десятки, а может быть, и сотни рецензий, заметок, пародий, и наконец, их высмеял Вл. Соловьев, тем самым сделавший маленьких начинающих поэтов, и прежде всех меня, известными широким кругам читателей. Имя «Валерий Брюсов» вдруг сделалось популярным — конечно в писательской среде, – и чуть ли не нарицательным. Иные даже хотели видеть в Валерии Брюсове лицо коллективное, какого-то нового Кузьму Пруткова, под которым скрываются писатели, желающие не то вышутить, не то прославить пресловутый в те дни «символизм». Если однажды утром я не проснулся «знаменитым», как некогда Байрон, то, во всяком случае, быстро сделался печальным героем мелких газет и бойких, неразборчивых на темы фельетонистов». (Валерий Брюсов. Автобиография // Русская литература XX века 1890-1910. Под ред. С. А. Венгерова. Т. 1 М.: Мир, 1914. С. 109).
Программным эстетическим манифестом раннего символизма стало стихотворение Брюсова «Творчество» из 3 выпуска сборника «Русские символисты», в котором музыкальность и смысловая размытость стали в дальнейшем одними из характерных приёмов русского символизма:
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.
И прозрачные киоски,
В звонко-звучной тишине,
Вырастают, словно блестки,
При лазоревой луне.
Всходит месяц обнаженный
При лазоревой луне…
Звуки реют полусонно,
Звуки ластятся ко мне.
Тайны созданных созданий
С лаской ластятся ко мне,
И трепещет тень латаний
На эмалевой стене.
Особые эмоции вызвал моностих (однострочное стихотворение) Брюсова «О закрой свои бледные ноги», опубликованный в том же третьем выпуске сборника «Русские символисты». В рецензиях критики изощрялись в остротах и резких высказываниях по поводу творчества Брюсова. Любопытно, что в следующей после Брюсова книге моностихов в России Василиска Гнедова «Смерть искусству» (1914) объём отдельных стихов уже варьировался от одной строки до чистой страницы.
В 1895 году издаётся первый сборник стихов самого Брюсова «Chefs d'oeuvre» («Шедевры»), который своим содержанием и претенциозным названием, вызвал резкое неприятие критиков и литераторов. В предисловии к сборнику Брюсов писал: «…не современникам и даже не человечеству завещаю я книгу, а вечности и искусству». Позднее в стихотворении «В ответ» он добавит:
Нам кем-то высшим подвиг дан,
И спросит властно он отчета.
Трудись, пока не лег туман,
Смотри: лишь начата работа!
Ходасевич в своих воспоминаниях приводит слова Брюсова, сказанные в день своего тридцатилетия: «Я хочу жить, чтобы в истории всеобщей литературы обо мне было две строчки. И они будут». (Ходасевич В. Ф. Некрополь. Париж, 1976. С. 39.).
В целом сборник отмечен крайним субъективизмом и упадочными настроениями, также как и вышедший в 1897 году сборник «Me eum esse» («Это — я»), где поэт с холодной бесстрастностью заявляет о полной отрешенности от существующей действительности и находится в мире мечтаний об идеальном:
Создал я в тайных мечтах
Мир идеальной природы,–
Что перед ним этот прах:
Степи, и скалы, и воды!
(«Четкие линии гор»)
Но, пожалуй, поэтическое кредо тех лет Брюсов наиболее полно и ясно выразил в стихотворении «Юному поэту», ставшему эстетическим манифестом русского декадентства того времени:
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
На рубеже XIX-XX веков Валерий Брюсов пробует себя и в искусствознании. Своё понимание сущности искусства, он излагает в брошюре «О искусстве», которая появилась в печати в 1899 году. Цель искусства он видит в постижении жизни человеческого духа, но в отличие от Мережковского разделяет искусство и религию и не сводит содержание искусства к мистике.
Первый журнал, открывший Брюсову свои страницы, был «Русский Архив», редактором которого был известный историк Петр Иванович Бартенева. Именно сюда Брюсов принёс статью о своём любимом поэте Тютчеве. «Но где мог напечатать ее в 1898 году всеми освистанный декадент Брюсов? Серьезный «Вестник Европы» (где статья могла бы пройти) был закрыт для него еще со времени рецензий Вл. Соловьева, в «Русском Богатстве» Брюсова в лучшем случае называли «шутником». (Ашукин // Литературная мозаика. М. 1931. С. 149 –151). Несколько лет (1898 -1902) поэт был секретарём журнала, что было большим знаком доверия Брюсову, в котором П.И. Бартенев хотел видеть своего ученика.
«В 90-х годах течение «модернизма» в русской литературе еще не определилось, не влилось в устойчивые русла, а пробивалось там и сям отдельными ручейками. <…> Таким образом, в конце 90-х годов «символисты» были лишены объединяющего центра, «своей редакции», и жили жизнью маленьких «кружков», собираясь в Петербурге — у Ф. Сологуба, у Вл. Гиппиуса, реже у Мережковского в Москве — у К. Бальмонта <и у Брюсова> (Брюсов В. Ив. Коневской // Русская литература XX века / Под ред. С. А. Венгерова. М: Мир, 1916. Вып. VIII. С. 150).
Новый этап творческого развития В. Брюсова начинается после 1899 года, когда, благодаря своим друзьям — литовскому поэту-символисту Ю. К. Балтрушайтису и К. Д. Бальмонту, у поэтов появился меценат — московский купец, математик по образованию — Сергей Александрович Поляков. На его деньги было создано первое символистское издательство «Скорпион», в деятельность которого Брюсов окунулся с головой.
«Скорпион» сделался быстро центром, который объединил всех, кого можно было считать деятелями «нового искусства» и, в частности, сблизил московскую группу (я, Бальмонт и вскоре присоединившийся к нам Андрей Белый) с группой старших деятелей, петербургскими писателями, объединенными в свое время «Северным Вестником» (Мережковский, Гиппиус, Сологуб, Минский и др.). Объединение это было как бы засвидетельствовано изданием альманаха «Северные Цветы», в котором впервые появились на тех же страницах и вся группа «московских символистов» и большинство сотрудников «Северного Вестника»
С 1904 года Поляковым стал издаваться журнал «Весы», о работе в котором Брюсов заметил: «…не было в журнале ни одной строки, которую я не просмотрел бы как редактор и не прочитал бы в корректуре. Мало того, громадное число статей, особенно начинающих сотрудников, было иною самым тщательным образом переработано, и были случаи, когда правильнее было бы поставить мое имя под статьей, подписанной кем-нибудь другим». (Автобиография Валерий Брюсов. Автобиография // Русская литература XX века 1890-1910. Под ред. С. А. Венгерова. Т. 1 М.: Мир, 1914. С. 113, 114, 115). Журнал «Весы» при участии Брюсова стал самым авторитетным модернистским журналом. Большинство молодых поэтов пользовались советами Брюсова, имевшего репутацию «мэтра» и «жреца» поэзии.
В 1900 г. в издательстве «Скорпион» выходит сборник новых стихотворений Брюсова – «Tertia Vigilia» («Третья стража»). На выход книги откликнулся М. Горький, отметив новое, земное в стихах поэта, но поэт ещё не отказался идеи «свободного искусства», отрицавшей социальную значимость художественного творчества. Сближение Брюсова с Мережковский и Гиппиус вызвало у него определённый интерес к религиозно-философским вопросам. Но поэзия Брюсова, по мнению А. Белого, была лишена «огня религиозных высот». Программным для Брюсова стал цикл «Любимцы веков» – стихи о героях мифологии, деятелях истории, мыслителях прошлого. Но они представляют интерес для поэта лишь как сильные личности, определявшие ход исторических событий, и не имели мистического смысла.
Вслед за «Tertia Vigilia» выходят три сборника стихов Брюсова «Urbi et orbi» («Граду и миру», 1903), «Stephanos» («Венок», 1906), «Все напевы» (1909), в которых наиболее полно воплотились особенности дооктябрьской лирики. Заглавие сборника «Urbi et orbi» («Всему миру» – «Граду и миру») говорит о том, что поэт обращается к широкой массе русских читателей. Стихи сборника «Urbi et orbi» стали вершиной дооктябрьской поэзии Брюсова. В них уже назревали черты новой, урбанистической поэзии, отвечавшей на чаяния и интересы современников, что и обеспечивало поэту роль «властителем дум» поколения (стихотворение «Городу»):
Царя властительно над долом,
Огни вонзая в небосклон,
Ты труб фабричных частоколом
Неумолимо окружен.
…………………………
Твоя безмерная утроба
Веков добычей не сыта,-
В ней неумолчно ропщет Злоба,
В ней грозно стонет Нищета.
…………………………………..
Ты гнешь рабов угрюмых спины,
Чтоб, исступленны и легки,
Ротационные машины
Ковали острые клинки.
………………………
В плане творчества в это время на Брюсова большое влияние оказывают стихи бельгийского поэта-урбаниста Эмиля Верхарна. Он переводит его стихи и всячески пропагандирует его творчество. В урбанистической лирике Брюсова отражаются как положительные (ода «Хвала Человеку», из сборника «Все напевы»), но чаще негативные аспекты общественного развития (стихотворения: «Мальчик», «Каменщик» из сборника «Urbi et orbi», высоко оценённое Л.Н. Толстым, «Кинжал» из сборника «Stephanos» и др.).
В его сознании начинается переоценка общественных ценностей. В дни революционных событии 1905 г. Брюсов пишет о своем сочувствии революции, неприятии строя старого мира. В то же время Брюсов видел в революции силу, разрушающую накопленные человечеством культурные ценности, но во имя отрицания «неправого» мира он приветствует её:
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памиром.
Бесследно все сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.
(«Грядущие гунны», сборник «Stephanos»)
В стихотворении «Близким» поэт уточняет свою роль в предстоящих социальных потрясениях:
Нет, я не ваш! Мне чужды цели ваши,
Мне странен ваш неокрыленный крик,
Но, в шумном круге, к вашей общей чаше
И я б, как верный, клятвенно приник!
……………………………………………………..
Но там, где вы кричите мне: «Не боле!»
Но там, где вы поете песнь побед,
Я вижу новый бой во имя новой воли!
Ломать — я буду с вами! строить — нет!
В любовных же стихах Брюсова по-прежнему сказывается декадентский индивидуализм («Женщинам»):
Вот они, скорбные, гордые тени
Женщин, обманутых мной.
Прямо в лицо им смотрю без сомнений,
Прямо в лицо этих бледных видений,
Созданных чарой ночной.
…………………………………..
Неутолённая любовная страсть («Пытка»):
…………………………………..
О, приди, без улыбки, без жалости,
Снова к древу меня пригвождать,
Чтоб я мог в ненасытной усталости
Снова руки твои целовать.
……………………………..
Разочарование любовью и жизнью («Одиночество»):
………………………………
Напрасно жизнь проходит рядом
За днями день, за годом год.
Мы лжём любовью, словом, взглядом, –
Вся сущность человека лжёт!
После выхода сборника «Urbi et Orbi» Брюсов становится признанным вождём русского символизма. Особенно большое влияние этот сборник оказал на Александра Блока, Андрея Белого, Сергея Соловьёва. К 1909 г. символистское движение переживает кризис; в искусстве и литературе появляются новые течения и «школы». В том же году прекращается издание журнала «Весы».
«Последние годы я вступил членом в большинство литературных и художественных обществ Москвы. Во многих из них я участвовал в составе правления. Особенно деятельно я занимался <…> делами Московского Литературно-Художественного кружка, где состою председателем дирекции. Много времени я посвящаю также основанному при моем участии обществу «Свободной эстетики» (Валерий Брюсов. Автобиография // Русская литература XX века 1890-1910. Под ред. С. А. Венгерова. Т. 1 М.: Мир, 1914. С. 117).
«Свободная Эстетика» была клубом представителей нового тогда искусства. Она помешалась в трех комнатах, там же, где был Литературно-Художественный кружок <…> В «Свободной Эстетике» собирались исключительно ради искусства. Здесь аудитория, тщательно профильтрованная в смысле причастности к искусству, принимала и оценивала еще неопубликованные произведения молодых литераторов, музыкантов, теоретиков искусства. Здесь собирались наиболее радикальные новаторы. Читали стихи: И. Северянин. Бальмонт, Белый, Верхарн, Поль Фор, Маринетти. Играли Рахманинов, Крейн. Сюда же вламывался в розовом пиджаке непризнанный еще Маяковский и Д. Бурлюк. Но над всеми главенствовал Брюсов. <…> Резкий, немного хриплый, картавящий голос, сухая, ясная и лаконическая формула суждений быстро остужали пыл у словоохотливых оппонентов. Брюсов не любил затяжных споров. Он кратко высказывал свое мнение, затем, опустив глаза, выслушивал собеседника, молчаливо, заставляя его высказаться до конца. И, ожидая его несколько времени, как бы давая собеседнику найти еще какие-либо доводы, окончательно формулировал свой вывод, немедленно покидая возражавшего». (Асеев Н. Валерий Брюсов // Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1924. 11 окт. № 223).
«В Обществе свободной эстетики мы вообще нередко имели возможность слушать стихи Брюсова, собственные и переводные. Читая стихи, Брюсов обычно стоял за стулом прямой, напряженный; держался обеими некрасивыми руками за спинку. Это была крепкая хватка, волевая и судорожная. Гордая голова с клином черной бородки и выступающими скулами была закинута назад. Глухой, но громкий голос вылетал из как бы припухших губ. Такие губы называют «чувственными», — пожалуй, на сей раз эпитет был бы по существу. Скрещенные на груди руки и черный застегнутый сюртук к тому времени уже стали «атрибутами» Брюсова». (Шервинский С. В. Ранние встречи с Валерием Брюсовым // Брюсовские чтения 1963 года. Ереван, 1964. С. 503, 504)
«Воспитывая будущего мастера, Брюсов с воодушевлением показывал ему, какие сокровища заключены в книгах, его неизменных спутниках жизни. Помню, с какой горячностью знакомил он меня с поэзией Случевского. Лишь много лет спустя я мог достаточно оценить правоту отношения Брюсова к этому автору. В другой раз Брюсов «открывал» мне Вяземского, еще в другой — Ивана Коневского, так рано погибшего. И их ли одних? Однажды он излагал мне теорию «научной поэзии» Рене Гиля, адептом которой проявил себя в более поздние годы. Примечательно, что одновременно он пропагандировал и пытался переводить Верлена. В этом стремлении привлечь молодого собеседника к ценностям литературы была подлинно педагогическая страстность». (Шервинский С. В. Ранние встречи с Валерием Брюсовым // Брюсовские чтения 1963 года. Ереван, 1964. С. 493—506).
С начала 1910-х годов Брюсов уделяет значительное внимание прозе (роман «Алтарь победы»), работает критиком в журналах «Русская мысль» и «Искусство в Южной России»). «Ру́сская мысль» — тогда самый распространённый ежемесячный литературно-политический журнал в России, в котором Брюсов, заведуя литературно-критическим отделом, привлекал новых писателей, поэтов и переводчиков, писал статьи, рецензии, обзоры поэзии. Такого уровня представления русской и европейской литературной жизни журнал ещё не знал.
В 1912 году выходит сборник статей Брюсова «Далекие и близкие». «Книга Брюсова действительно очень интересна как сборник отзывов современника-модерниста о поэтах, с одной стороны предшествовавших модернизму, которых модернисты считают своими непосредственными учителями, с другой – о самих модернистах. Автор последовательно говорит Тютчеве, Фете, Вл. Соловьеве и К. Случевском, затем о большинстве ныне действующих и начинающих». (Брюсов. Далекие и близкие // Вестник Европы. 1912. №2. С. 368-370).
Новый сборник стихов поэта «Зеркало теней» издаётся в 1912 году. В стихотворении «Поэт – музе», отразилась неутомимая жажда поэтического творчества:
Я изменял и многому и многим,
Я покидал в час битвы знамена,
Но день за днем твоим веленьям строгим
Душа была верна.
Заслышав зов, ласкательный и властный,
Я труд бросал, вставал с одра, больной,
Я отрывал уста от ласки страстной,
Чтоб снова быть с тобой <…>
Книга рассказов и драматических сцен Валерия Брюсова «Ночи и дни», вышедшая в следующем 1913 году, вызвала разноречивые отклики. «Положительные качества брюсовской прозы известны: классическая строгость языка, искусное распределение повествовательного материала и внешняя занимательность фабулы – все это сказалось в «Последних страницах из дневника женщины» — повести, занимающей большую часть книги. Прочие рассказы гораздо слабее и представляют собою не законченные, цельные произведения, а этюды, исполненные мимоходом, и, может быть, второпях». (З. Б. [Зноско-Боровский Е. А.]. // Русская молва. 1913. 23 апр. № 130).
В 1913 году поэт переживает личную трагедию, вызванную мучительным романом с молодой поэтессой Надеждой Львовой и её самоубийством. А ведь поэт давно, с 1897 года был женат, когда ещё учился в университете. Его избранницей стала Иоанна Рунт, молодая гувернантка сестер поэта, перед этим окончившая французскую католическую школу в Москве, чешка по происхождению, дочь литейного мастера московского завода Бромлей.
В письме к своему университетскому другу Михаилу Самыгину, увлекавшемуся неохристианством, Брюсов писал: «Да, этот брак не будет тем идеальным союзом, о котором Вы проповедуете. Избранница, которая была бы равна мне по таланту, по силе мысли, по знаниям, — вероятно, это было бы прекрасно. » <…> Видите, что этот брак почти «по расчету» Но, конечно, не в этих доводах все дело! Есть один великий довод, перед которым все остальные ничто: это любовь, ее любовь. Неужели же в нелепой гордости мне пройти мимо, повторяя себе: «О, этого я найду сколько угодно». (Брюсова И. М. Материалы к биографии Валерия Брюсова. — В кн.: Валерий Брюсов. Избранные стихи. М.; Л.: Academia, 1933. С. 126—128).
Ил. 1 Иоанна (Жанна) Матвеевна Рунт – жена Брюсова
«На диване, сухо помешивая в стакане ложечкой, приехавший после всех – скуластый, седоусый и мрачноглазый Брюсов…А рядом с ним на диване Иоанна Матвеевна – его преданная, добрая жена. <…>Они сидят рядом, этот замечательный поэт, настоящий ученый, и его трогательная жена-няня, пестовавшая его всю жизнь, терпевшая со скромными слезами – и первую, и вторую, и третью – и так далее, – всех тех, кому писались брюсовские стихи». (Бобров Сергей. Мальчик. М., 1966). После смерти Валерия Брюсова Иоанна Матвеевна подготовила и отредактировала ряд изданий мужа, опубликовала его неизданные произведения, а также оставила воспоминания о жизни и работе В. Я. Брюсова в предреволюционные годы.
Но вернёмся к событиям, относящимся к Надежде Львовой, с которой Брюсов познакомился в 1911 году. По его протекции стихи начинающей поэтессы Надежды Львовой были опубликованы в ряде журналов, а в 1913 году вышел единственный прижизненный сборник стихов «Старая сказка. Стихи 1911—1912 гг.» с предисловием Брюсова.
Ил. 2. Надежда Львова
«Надя Львова была не хороша, но и не вовсе дурна собой. Родители ее жили в Серпухове; она училась в Москве на курсах. Стихи ее были очень зелены, очень под влиянием Брюсова. Вряд ли у нее было большое поэтическое дарование. Но сама она была умница, простая, душевная, довольно застенчивая девушка. <…> Разница в летах между ней и Брюсовым была велика. Он конфузливо молодился, искал общества молодых поэтов. Сам написал книжку стихов почти в духе Игоря Северянина и посвятил ее Наде. Выпустить эту книгу под своим именем он не решился, и она явилась под двусмысленным титулом: "Стихи Нелли. Со вступительным сонетом Валерия Брюсова". Брюсов рассчитывал, что слова "Стихи Нелли" непосвященными будут поняты, как "Стихи сочиненные Нелли". Так и случилось: и публика, и многие писатели поддались обману. В действительности подразумевалось, что слово "Нелли" стоит не в родительном, а в дательном падеже: стихи к Нелли, посвященные Нелли. Этим именем Брюсов звал Надю без посторонних. <…> С ней отчасти повторилась история Нины Петровской: она никак не могла примириться с раздвоением Брюсова - между ней и домашним очагом». (Ходасевич В. Ф. Некрополь. Париж, 1976.). 24 ноября (7 декабря) 1913 года Надежда Львова застрелилась. Ей было 22 года.
«… Её стихи, такие неумелые и трогательные, не достигают той степени просветлённости, когда они могли бы быть близки каждому, но им просто веришь, как человеку, который плачет…» Анна Ахматова («Русская мысль, 1914 год, № 1»).
Не проклинай меня за медленные муки,
За длинный свиток дней без солнца и огня,
За то, что и теперь, в преддвериях разлуки,
Я так же свято жду невспыхнувшего дня!
Я помню: гасли дни и гасли жизни стуки.
Ты уходил и вновь ты приходил, кляня…
За то, что слёз моих вонзались в сердце звуки,
Не проклинай меня!
В последний раз к тебе тяну с мольбою руки…
За то, что к вечным снам томительно маня,
Я, так любя, сама сковала цепь разлуки,
Не проклинай меня!
(Из цикла «В плену», сб. «Старая сказка». 1913)
Роман Брюсова с поэтессой Ниной Петровской начался ещё в 1904 году. Нина Ивановна Петровская (1879—1928) — родилась в семье чиновника. В дальнейшем — хозяйка литературного салона, жена и помощница владельца издательства «Гриф» — С. А. Соколова (Кречетова). Вела богемный образ жизни, вращаясь в кругу символистов и декадентов. Публиковалась на страницах альманаха «Гриф», в изданиях «Весы», «Золотое руно», «Русская мысль» и др. До знакомства с Брюсовым она испытала страсть со стороны поэтов К. Бальмонта, а позже и А. Белого. После расставания с последним, обиженная женщина стреляла в него из револьвера, но оружие дало осечку. Следующей мучительной любовью Нины Петровской стал Валерий Брюсов.
«Его роман с Ниной Петровской был мучителен для обоих, но стороною, в особенности страдающей, была Нина. Закончив "Огненного Ангела", он посвятил книгу Нине и в посвящении назвал ее "много любившей и от любви погибшей". Сам он, однако же, погибать не хотел. Исчерпав сюжет и в житейском, и в литературном смысле, он хотел отстраниться, вернувшись к домашнему уюту, к пухлым, румяным, заботливою рукой приготовленным пирогам с морковью, до которых был великий охотник. Желание порвать навсегда он выказывал с нарочитым бездушием» (Ходасевич В. Ф. Некрополь. Париж, 1976.)
Ил. 3 Нина Петровская
«Жанна Матвеевна <Брюсова> доверила мне письма Нины Петровской к Валерию Яковлевичу. Эти письма — вопль истязуемой женской души. Где кончались истязания и начинались самоистязания — судить не берусь. Там были: любовь, периоды разлуки, женские мольбы. За всем этим отдельные строки, свидетельствующие о том, что она ему изменяла. В конце концов они разошлись, и участь ее была трагична. Приняв за границей католичество и имя Ренаты (героини «Огненного Ангела»), она стала монахиней и в конце концов покончила с собой. Нина Петровская написала небольшую книгу рассказов «Sanctus Amor», где изображены перипетии этой любви». (